Неточные совпадения
Писатель был страстным охотником и любил восхищаться
природой. Жмурясь, улыбаясь, подчеркивая слова множеством мелких жестов, он рассказывал о целомудренных березках, о задумчивой
тишине лесных оврагов, о скромных цветах полей и звонком пении птиц, рассказывал так, как будто он первый увидал и услышал все это. Двигая в воздухе ладонями, как рыба плавниками, он умилялся...
Однажды
тишина в
природе и в доме была идеальная; ни стуку карет, ни хлопанья дверей; в передней на часах мерно постукивал маятник да пели канарейки; но это не нарушает
тишины, а придает ей только некоторый оттенок жизни.
Но в этой
тишине отсутствовала беспечность. Как на
природу внешнюю, так и на людей легла будто осень. Все были задумчивы, сосредоточенны, молчаливы, от всех отдавало холодом, слетели и с людей, как листья с деревьев, улыбки, смех, радости. Мучительные скорби миновали, но колорит и тоны прежней жизни изменились.
Все кажется, что среди
тишины зреет в
природе дума, огненные глаза сверкают сверху так выразительно и умно, внезапный, тихий всплеск воды как будто промолвился ответом на чей-то вопрос; все кажется, что среди
тишины и живой, теплой мглы раздастся какой-нибудь таинственный и торжественный голос.
Восхвалим
природу: видишь, солнца сколько, небо-то как чисто, листья все зелены, совсем еще лето, час четвертый пополудни,
тишина!
В
природе чувствовалась какая-то тоска. Неподвижный и отяжелевший от сырости воздух, казалось, навалился на землю, и от этого все кругом притаилось. Хмурое небо, мокрая растительность, грязная тропа, лужи стоячей воды и в особенности царившая кругом
тишина — все свидетельствовало о ненастье, которое сделало передышку для того, чтобы снова вот-вот разразиться дождем с еще большей силой.
В полдень погода не изменилась. Ее можно было бы описать в двух словах: туман и дождь. Мы опять просидели весь день в палатках. Я перечитывал свои дневники, а стрелки спали и пили чай. К вечеру поднялся сильный ветер. Царствовавшая дотоле
тишина в
природе вдруг нарушилась. Застывший воздух пришел в движение и одним могучим порывом сбросил с себя апатию.
Казалось, что все злые духи собрались в одно место и с воем и плачем носились по тайге друг за другом, точно они хотели разрушить порядок, данный
природе, и создать снова хаос на земле. Слышались то исступленный плач и стенания, то дикий хохот и вой; вдруг на мгновение наступала
тишина, и тогда можно было разобрать, что происходит поблизости. Но уже по этим перерывам было видно, что ветер скоро станет стихать.
Неясные, почти неуловимые ухом звуки наполняли сонный воздух; шум от полета ночной птицы, падения снега с ветки на ветку, шелест колеблемой легким дуновением слабого ветерка засохшей былинки — все это вместе не могло нарушить
тишины, царившей в
природе.
Я весь ушел в созерцание
природы и совершенно забыл, что нахожусь один, вдали от бивака. Вдруг в стороне от себя я услышал шорох. Среди глубокой
тишины он показался мне очень сильным. Я думал, что идет какое-нибудь крупное животное, и приготовился к обороне, но это оказался барсук. Он двигался мелкой рысцой, иногда останавливался и что-то искал в траве; он прошел так близко от меня, что я мог достать его концом ружья. Барсук направился к ручью, полакал воду и заковылял дальше. Опять стало тихо.
На земле и на небе было еще темно, только в той стороне, откуда подымались все новые звезды, чувствовалось приближение рассвета. На землю пала обильная роса — верный признак, что завтра будет хорошая погода. Кругом царила торжественная
тишина. Казалось,
природа отдыхала тоже.
Величавая
тишина ночи и спокойствие, царившее во всей
природе, так гармонировали друг с другом.
По временам, в жаркий полдень, когда вокруг все смолкало, когда затихало людское движение и в
природе устанавливалась та особенная
тишина, под которой чуется только непрерывный, бесшумный бег жизненной силы, на лице слепого мальчика являлось характерное выражение.
После недавней бури в
природе воцарилась полная
тишина, хотя небо больше, чем вчера, было покрыто тучами.
Глубокая
тишина в
природе нарушалась только однообразно монотонным шумом воды в реке, да жужжанием насекомых.
В темном небе и в
тишине, воцарившейся в
природе, чувствовалось напряжение, которое вот-вот должно было разразиться жестокой бурей.
Природа создала его в одну из тех минут благодатной
тишины, когда из материнского ее лона на всех льется мир и благоволение. В эти краткие мгновения во множестве рождаются на свете люди не весьма прозорливые, но скромные и добрые; рождаются и, к сожалению, во множестве же и умирают… Но умные муниципии подстерегают уцелевших и, по достижении ими законного возраста, ходатайствуют об них перед начальством. И со временем пользуются плодами своей прозорливости, то есть бывают счастливы.
Приведите их в таинственную сень и прохладу дремучего леса, на равнину необозримой степи, покрытой тучною, высокою травою; поставьте их в тихую, жаркую летнюю ночь на берег реки, сверкающей в
тишине ночного мрака, или на берег сонного озера, обросшего камышами; окружите их благовонием цветов и трав, прохладным дыханием вод и лесов, неумолкающими голосами ночных птиц и насекомых, всею жизнию творения: для них тут нет красот
природы, они не поймут ничего!
Подвижная
природа Гришки не уживалась с
тишиною и одиночеством.
Через минуту бричка тронулась в путь. Точно она ехала назад, а не дальше, путники видели то же самое, что и до полудня. Холмы все еще тонули в лиловой дали, и не было видно их конца; мелькал бурьян, булыжник, проносились сжатые полосы, и все те же грачи да коршун, солидно взмахивающий крыльями, летали над степью. Воздух все больше застывал от зноя и
тишины, покорная
природа цепенела в молчании… Ни ветра, ни бодрого, свежего звука, ни облачка.
Наступила
тишина. Слышно было только, как фыркали и жевали лошади да похрапывали спящие; где-то не близко плакал один чибис и изредка раздавался писк трех бекасов, прилетавших поглядеть, не уехали ли непрошеные гости; мягко картавя, журчал ручеек, но все эти звуки не нарушали
тишины, не будили застывшего воздуха, а, напротив, вгоняли
природу в дремоту.
— Я теперь понимаю, — начал медленным голосом Рудин, — я понимаю, почему вы каждое лето приезжаете в деревню. Вам этот отдых необходим; деревенская
тишина, после столичной жизни, освежает и укрепляет вас. Я уверен, что вы должны глубоко сочувствовать красотам
природы.
Смелый ум с мольбою
Мчится к провиденью:
Ты поведай мыслям,
Тайну сих созданий!
Шлют ответ, вновь тайный,
Чудеса
природы,
Тишиной и бурей
Мысли изумляя…
Во всем отряде царствовала такая
тишина, что ясно слышались все сливающиеся, исполненные таинственной прелести звуки ночи: далекий заунывный вой чакалок, похожий то на отчаянный плач, то на хохот, звонкие однообразные песни сверчка, лягушки, перепела, какой-то приближающийся гул, причины которого я никак не мог объяснить себе, и все те ночные, чуть слышные движения
природы, которые невозможно ни понять, ни определить, сливались в один полный прекрасный звук, который мы называем
тишиною ночи.
Природа внемлет мне,
Но тот, о ком пою в вечерней
тишине,
Кому посвящены мечтания поэта, —
Увы! не внемлет он — и не дает ответа…
В вечерней
тишине, когда видишь перед гобой одно только тусклое окно, за которым тихо-тихо замирает
природа, когда доносится сиплый лай чужих собак и слабый визг чужой гармоники, трудно не думать о далеком родном гнезде.
«В вечности, как безосновности, вне (божественной, несозданной)
природы не существует ничто, кроме
тишины без сущности, вечный покой ни с чем не сравнимый (ohne Gleichen), безосновность (Ungrund) без начала и конца.
«Таким образом, следует думать о Боге, что он вводит свою волю в знание (Scienz) к
природе, дабы его сила открывалась в свете и могуществе и становилась царством радости: ибо, если бы в вечном Едином не возникала
природа, все было бы тихо: но
природа вводит себя в мучительность, чувствительность и ощутительность, дабы подвиглась вечная
тишина, и силы прозвучали в слове…
Я осмотрелся и прислушался, но кругом царило полное безмолвие. Такая
тишина кажется подозрительной. По ту сторону реки стеной стоял безмолвный лес, озаренный луной. Как-то даже не верилось, что в
природе может быть так тихо. Словно весь мир погрузился в глубокий сон.
Было уже поздно. На небе взошла луна и бледным сиянием своим осветила безбрежное море. Кругом царила абсолютная
тишина. Ни малейшего движения в воздухе, ни единого облачка на небе. Все в
природе замерло и погрузилось в дремотное состояние. Листва на деревьях, мох на ветвях старых елей, сухая трава и паутина, унизанная жемчужными каплями вечерней росы, — все было так неподвижно, как в сказке о спящей царевне и семи богатырях.
Тучи, действительно, как будто остановились, ветер упал. Наверху вяло двигались клочковые облака — серые, бессильные. Наступила
тишина —
природа словно подозрительно прислушивалась. Потом вдруг все оживилось. Птицы беззаботно зачирикали.
Эта торжественная
природа со своим порядком и красотой, эта мертвая
тишина кругом опротивели ему до отчаяния, до ненависти!
Эта
тишина была
тишина леса, составленная из бесчисленных звуков
природы.
— Быть грозе! — говорят в этом случае люди, и во всей
природе наступает томительная
тишина ожидания.
Октябрьский вечер был действительно великолепен; в
природе царила какая-то особенная ясность и
тишина, полная луна обливала всю землю своим молочным светом.
Погода была превосходная и в самой
природе царила такая
тишина, что ни один листочек не шевелился на немногочисленных деревьях монастырского кладбища.
Это было холодное сибирское солнце: оно светило, светило ярко, но не грело. В воздухе стояла какая-то невозмутимая
тишина. Ни малейшее дуновение ветерка, ни малейший шепот не нарушали величавого спокойствия дикой, ледяной
природы.
Не прошло и получаса, как сладкая дремота Кудиныча в объятиях
природы была нарушена страшным треском ломаемых сучьев, раздавшимся среди точно заколдованной
тишины леса; затем послышались крики, страшные, неистовые, и в этих криках Кудиныч узнал голос отставного сержанта.
В часы свиданий с Минкиной он стал испытывать не наслаждения любви, которой и не было к ней в его сердце, не даже забвение страсти, а мучения страха перед приближающейся грозой, когда воздух становится так сперт, что нечем дышать, и когда в
природе наступает та роковая
тишина, предвестница готового разразиться громового удара.
Кругом была
тишина, та «звучащая
тишина»
природы, которую подметил один из наших выдающихся современных поэтов. Село предавалось послеобеденному сну и лишь на берегу толпа мальчишек и девчонок, еще не тронутые тлетворным дыханием жизни — страстью, совместно барахтались в освещенной солнцем золотистой воде Днепра, плескаясь и брызгаясь водой.
Мне рок судил: брести неведомой стезей,
Быть другом мирных сел, любить красы
природы,
Дышать под сумраком дубравной
тишиной И, взор склонив на пенны воды...